— Что за беда случилась со здоровьем, из-за которой пришлось делать операцию?

— Грыжа, с которой я жила восемь лет. Она постепенно росла, а больше года назад заметно увеличилась и придавила нервные окончания. Из-за этого начались сильные боли в спине, и лечение понадобилось именно кардинальное.Причем не только для спорта — для жизни. Я ведь часто не могла нормально встать с кровати, наклониться, еле садилась и еле вставала. Бывали ужасные случаи, когда я звонила тренеру и говорила, что не могу сегодня прийти на каток. В итоге последний сезон был очень болезненным — и в моральном, и в физическом плане.

— Если болезнь давно начала себя проявлять, почему не удалось ее пресечь на ранней стадии с минимальным воздействием на организм?

— Когда грыжа только появилась в мои 14 лет, ее закачивали. Потом периодически делали уколы и массаж, давали таблетки. Я даже была лучшей в группе по стоянию «лодочкой»: эта поза нужна для восстановления после курса лечения.

С возрастом я поняла, что после массажа легче не становится. Но врачи все равно не говорили об операции. А прошлым летом боль обострилась, и меня положили в больницу делать «блокаду». Врачи говорили, что я пролечусь, пройду курс массажа, отдохну пару дней, и все пройдет. Неделю я лежала в больнице в Москве. Вернулась домой, пошла на тренировки, и опять все заболело. Через пару недель я полетела на повторную «блокаду» боли: врач пускал ток к моим нервным окончаниям, чтобы они омертвились. Но не помогло: когда мне нажимали на спину, я не чувствовала ничего поверхностно, а боль осталась прежняя. Видимо, в спорте с серьезными нагрузками так не работает — зажатость мышц только все обостряет.

В январе, когда я освободилась от турнира, меня направили к замечательному нейрохирургу Дмитрию Николаевичу Дзукаеву. Он оперирует сложные грыжи. 14 февраля состоялась операция. Я лежала в одной палате с Аделиной Сотниковой, и она тоже является примером того, как спортсменов часто судят по картинке. Мы всегда такие веселые порхаем по льду, а за этим скрываются в итоге операции, вставные диски, шурупы… Еще Дмитрий Николаевич спросил, согласна ли я на имплант? Доктор мог определить, вставлять ли его, только во время операции, поэтому требовалось мое официальное согласие заранее. Я была в шоке. И кто-то говорит, что спорт — это здоровье.

— Какие прогнозы давал врач после операции по удалению грыжи?

—Изначально мне сказали, что восстановление занимает от трех месяцев до года. Как пойдет, ибо у всех организм разный. Если Аделина встала с кровати и могла ходить, сгибаться почти сразу после операции (у нее были проблемы в шейном отделе), то я — лишь на второй день. Многое зависит от того, что пациент делает дальше. На четвертый день меня отправили в спортзал, и я потихоньку начала делать зарядку, приседать, чувствовать ноги. В целом я две недели после операции очень осторожно передвигалась, чтобы с поясницей все стало хорошо.

Сейчас прошло почти восемь месяцев, и для обычной жизни я восстановилась. Но объективно понимаю, что серьезных нагрузок моя спина больше не выдержит. Боли хоть несущественные, но есть. Бывало, хорошо себя чувствую и перед сном думаю: вот завтра встану и пойду наверстывать, смогу хорошо кататься. А потом как зажмется спина, и что? Добиться того, чтобы всю спину заново лечили и вставили мне титановые диски-гвозди? В итоге я смирилась. Насколько хватило организма, пусть хоть так. Круто, что спорт был в моей жизни!

— То есть вы однозначно можете сказать, что завершили спортивную карьеру?

— Да. Каждый спортсмен, думаю, меня поймет. Когда случается травма и ты берешь паузу, тяжело в этом признаться. Поэтому ты долго оттягиваешь момент, чтобы сказать, что окончательно ставишь точку. В глубине души я еще в феврале все понимала. Но долго думала, и больно убедить себя в том, что мой спортивный путь закончен.Сейчас я уже на сто процентов могу сказать, что не вернусь на соревновательный лед. Я не хочу больше пытать свой организм.

https://matchtv.ru/figure-skating/match … je_karjery

https://www.sports.ru/tribuna/blogs/fig … 42174.html
Были, конечно, плохие периоды, но мы через всё это переступали и, наверное... Хотя нет, без «наверное». Чего могли, того добились. Я из своей спины пыталась выжать всё, что возможно. Но последний сезон стал пределом. Сколько поездок к врачам было... Всё, что угодно, мы с моей спиной делали. У меня была во-о-от такая папка с приговорами: сколько врачей, столько и мнений.

Многие советовали закачивать спину. Один врач говорит закачивать так – я закачиваю, она болит. Я прихожу к ещё одному доктору, он говорит, что закачиваю неправильно, надо по-другому. Закачиваю по-другому, она опять болит. И так по кругу.

Прошлым летом перед контрольными прокатами мне делали две блокады. Где-то в начале августа поставили первую – шесть уколов в спину, максимально неприятная процедура. Пара дней прошла, не помогло. Сделали вторую блокаду с электротоками. Омертвляли нервные корешки, чтобы боль не ощущалась. И случился такой парадокс: боль я чувствовала, а спину нет, будто заморозкой побрызгали. Кое-как откатались на контрольных прокатах, хотя нам сказали, что не видно было, что у меня что-то болит. Даже похвалили за хорошую готовность, и это при условии, что я каталась от силы месяц из всего подготовительного периода.

После прокатов мы поехали в Финляндию на соревнования, и там у меня ужасно вступило в спину. На пятиминутке перед произвольной мне так вставило, что аж слёзы на глазах были. Я не знала, как после вращения в заклоне хотя бы просто поехать дальше. Потом наша поддержка низкая... Мне стало так хреновенько, что на блоке я просто встала на две ноги.

После турнира мы пообщались с Федерацией, и мне предложили поехать в Германию.

– К доктору, к которому, видимо, ездит Саша Степанова?

– Как я поняла, да. Я с Сашей не общалась напрямую, но вроде бы это так. Она как раз на тот момент уже туда съездила, ей лечение помогло и всё было здорово.

Сама Федерация отправила меня аж в Германию, я там пролечилась. Мысль о том, что спина снова может болеть, была для меня просто уму непостижима. Вернулась в Тольятти и через неделю поняла, что спине опять конец. Я себя убеждала, что я это всё надумала, что это полный бред. Как это у Степановой не болит, а у меня болит? Она катается, а я что, не могу что ли? Продолжались уколы, вечные таблетки, мази... Что закачиваешь, что не закачиваешь... Я уже просто молилась. Не знала, что ещё с ней сделать.

Во мне поселился страх проснуться и знать, что она опять болит. Это было отвратительное время. Засыпаешь с надеждой, что ничего не будет болеть, а просыпаешься и еле встаешь с кровати. Или просыпаешься, встаёшь, вроде бы всё хорошо. Думаешь, так, ладно, пошли дальше. Доходишь до туалета, и в спину снова вступает. Такие элементарные вещи, как наклониться почистить зубы, давались с трудом, сидеть было тяжело. Что тут можно сказать о заклонах и поддержках? Даже елочкой проехаться было сложно. На хореографию я не ходила. Разминалась, закачивала спину, максимум час пыталась выжать из себя на льду и уходила. Не представляю, как всё это переживал Егор, тренер, родители... Никто не понимал, что с этим делать. И я переживала. Понимать, что всё это – из-за тебя, было ужасно.

Есть какая-то женская интуиция, когда ты чувствуешь – что-то будет. Я это поняла после чемпионата России, перед Новым годом. Всё время плакала, у меня вообще не было настроения, потому что я знала: после Нового года как прежде уже сто процентов не будет. Егор пытался меня успокаивать. Говорил, что не надо загоняться, плакать и вообще ни о чем думать, праздники же.

Потом мы поехали в шоу к Авербуху, на «Щелкунчика». Слава богу, там были медики, и я просила делать мне уколы. Конечно, на шоу всё равно присутствует адреналин, поэтому ты сначала вроде чувствуешь себя нормально, а потом спина всё равно даёт о себе знать. Жаль, на соревнованиях это не так работает. Там, если у тебя что-то болит, ты сразу это чувствуешь, потому что следишь за своим состоянием. На шоу относишься ко всему попроще. Если что, можешь где-то ногу подставить, на это никто внимания не обратит и баллы тебе не снимет. Спектакль откатываешь, а после сваливаешься и говоришь врачам: «Всё, давайте, вкалываемся».

После «Щелкунчика» мы вернулись в Тольятти и решили, что поедем к Дмитрию Николаевичу Дзукаеву – это хирург, который специализируется на повреждениях позвоночника. Он работает именно в этой тонкой области и занимается вырезанием грыж и микроскопических частичек, которые мешают твоей нормальной жизни. Снова сделала МРТ, оказалось, грыжа ещё увеличилась – очень весело.

К доктору я поехала одна. Мама хотела со мной, но я сказала не надо. Лучше я сама всё это перенесу, а потом расскажу информацию остальным. Я знала, что буду плакать. А если я буду плакать, то будут плакать все. А когда все плачут, я уже не плачу, а наезжаю – зачем вы плачете.

Врач сказал, что грыжа давит на нервное окончание: от этого при нагрузках боль отдавала в левую ногу. Хоть закачивай, хоть не закачивай, она давит на этот корешок, и с этим уже ничего не сделаешь. Либо вырезать, либо жить так дальше.

Я разревелась, убежала оттуда, даже вопросов нормальных толком не задала. Спросила только, сколько операция стоит и как я дальше после неё жить буду. Выбежала, как пуля, из больницы, плакала, задыхалась, это ещё зима была... Потом чуть-чуть успокоилась, поняла, что надо вернуться и всё-таки задать какие-то вопросы. По сути, кроме того, что мне нужна операция, я ничего не узнала.

Пошла обратно, всё спросила. Мне сказали подумать, обсудить с родителями. Нужно было сдать все анализы, а потом уже ложиться в больницу. Ещё из Москвы сразу позвонила родителям, тренеру и Егору и всё рассказала. Вернулась домой, и тут начались две самые тяжелые недели в моей жизни.

По приезде Егор сказал, что хочет попробовать покататься с Лизой Худайбердиевой... А что пробовать? Он хороший танцор, она классная танцорша. Какие тут могут быть вопросы? Я понимала: мне предстоит операция, а что будет дальше – неизвестно. Егору уже всё-таки 25 лет, надо как-то двигаться дальше. Я всё понимала, но мне так не хотелось ничего понимать. Мне хотелось, чтобы меня пожалели и остались рядом со мной. Но так как я очень понимающая мадам, я говорила, что всё в порядке, что так правильно и что на его месте я поступила бы так же.

Это было тяжело как для меня, так и для него. Ему тоже нужны были силы всё это сказать мне. Спортсмены обычно расстаются на льду и всё, с концами. А мы всё-таки и в жизни пара, и нужно было как-то сохранить отношения.

Я не могла дать ему никаких гарантий. Кто знал, когда я встану на коньки после операции? Может, через месяц, а может и через год. Забегу немного вперёд истории: перед операцией мне доктор сказал, что, возможно, нужно будет вставлять в спину титановые пластины или шурупы. Я говорю – не надо. А он объясняет, что это не вопрос, его не интересует, хочу я этого или нет. Они могут понадобиться во время операции, и нужно, чтобы я дала согласие. Сейчас, когда вспоминаю это, думаю, как хорошо, что я не сказала Егору ждать меня.