Хоккей, постановка программ, работа со сложными детьми

– Недавно ты стала ведущей шоу «Это хоккей, брат». Как это вышло?

– Чистая случайность. Получила предложение и ни капли не сомневалась. Мне нравится работать в кадре и нравится хоккей. Вроде бы тот же самый лед, но для зрителя – в сто раз больше эмоций, чем на фигурном катании.

– Давно увлекаешься?

– После символического вбрасывания, которое я делала на домашнем матче СКА в 2019 году.
Тогда впервые посмотрела хоккей вживую и с тех пор стала следить. Сейчас, конечно, смотрю гораздо больше игр. Недавно поймала себя на том, что вечером фоном вместо сериала включила хайлайты КХЛ.

– Один из самых популярных запросов в Яндексе, если набрать твое имя – «Станислава Константинова и хоккеист».

– Если честно, не хочу говорить на эту тему. Это прозвучало в передаче, но если бы не Алексей Шевченко – я бы точно этого не упоминала.

– Тебе комфортно с ним работать?

– Очень. Коллеги доброжелательно ко мне настроены, во всем поддерживают.
Но для меня сейчас цель – наоборот, выйти из зоны комфорта. Я не профессиональная ведущая, раньше в кадре появлялась только как приглашенный эксперт или гость, но не хозяйка передачи. Поэтому сейчас важно выйти на новый уровень, научиться иначе себя преподносить.
Для этого дважды в неделю с преподавателем занимаюсь речью, постоянно читаю скороговорки. Ну, и в хоккейную тематику вникаю.

– Чем занята твоя жизнь помимо передачи про хоккей?

– Я ставлю программы для маленьких спортсменов, катаюсь в шоу, снимаю рилсы на катке.
Мне интересна медиасфера, но работа хореографа-постановщика тоже в приоритете. Чувствую, что это мое.

– Видишь себя в будущем Тамарой Москвиной или Татьяной Тарасовой?

– Пока мне сложно взять на себя такую ответственность. Плюс параллельно учусь, в этом году заканчиваю университет и получаю диплом. Все-таки сейчас я больше себя вижу в творчестве, в постановке программ, а не как тренер-стратег, который полноценно отвечает за ученика.

– У тебя есть дети, которые выступают на серьезном уровне?

– Есть перспективные юниорки. Например, Лера Шарапова из Санкт-Петербурга, катается в группе Олега Станиславовича Татаурова. Очень талантливая девочка, понравилось с ней работать. Пока еще совсем юная (2011 года рождения – Спортс’‘), но в глазах уже видно стремление достичь результатов. Накрутили-навертели ей в произвольной красоту.
Вообще, я стараюсь внимательно слушать все замечания. Была на контрольных прокатах, все удивлялись: «Константинова, ты что здесь делаешь? Кататься опять что ли будешь?» – «Боже упаси!»
Подошла к тренерам, судьям, у каждого спросила мнения, постаралась все учесть. Это очень креативный процесс – корректировка всех элементов, чтобы и спортсмену было удобно, и судьям нравилось.

– Как тебе программы как у Елены Костылевой, когда человек ездит от прыжка к прыжку, не особенно отвлекаясь на музыку – и получает очень много баллов?

– Как в недавнем прошлом спортсменка, я понимаю, что на такое количество ультра-си особо много хореографии не накрутишь. На самом деле, даже если девочка прыгает во второй половине программы сложные каскады три-три, то уже желательно хореографию минимизировать. Упор на прыжки – это нормально, если у меня будет самая сложная красивая программа, но при этом я ничего не прыгну – то какой смысл?
Другое дело, что тут должен быть баланс. Всегда найдется тот, кто сделает и сложно, и красиво. Четкое количество перебежек, одинаковая дуга, одинаковые заезды на прыжки... Когда ты просто разгоняешься и делаешь четверной, это не плохо, потому что четверной есть четверной. Но можно это уравновесить, например, интересным началом программы или музыкальным акцентом.

– Ты не работаешь конкретно ни с какой школой. Как тебя находят дети для постановки программ?

– Сарафанное радио. Наверное, я себя зарекомендовала в спорте как артистичный человек, потому что ты не можешь кататься и чувствовать музыку, если нет творчества в душе. Люди, которые выделялись презентацией программ, зачастую хорошие постановщики.
Наверное, ко мне у родителей и тренеров три самых распространенных запроса: нужно что-то необычное, женственное, и третий – «как у тебя». Мне это безумно лестно, потому что не считаю свое катание эталоном.

– Сумасшедшие мамы из фигурного катания – это уже мем. Сталкивалась с чем-то подобным?

– Конечно. Я работаю на сборах, где через меня проходит большой поток детей. И, скажем так, вовлеченные родители попадаются часто. По-человечески я прекрасно это понимаю: каждый родитель хочет для своего ребенка самого лучшего. И я бы на их месте хотела, а как иначе?
Но свои границы тоже важно отстаивать. Самый распространенный вариант: ребенок из другого города, мы поставили программу, но не успели ее полностью отработать. Получается чисто катать, например, через раз. В таких случаях я сама катаю сложные куски, очень медленно, проговаривая каждое движение и даю видео с собой, чтобы дома они доработали эти моменты с тренером.
И вот некоторые родители говорят: «Станислава, а можете всю программу прокатать – а мы заснимем?» Был момент, когда я вышла после долгой болезни и мне в целом кататься было тяжело. А мама настаивала, чтобы я для них прокатала программу КМС на 4 минуты.

– Что ты ответила?

– Что ребенок в 14 лет в состоянии сам запомнить программу. И если им так хочется, я могу заснять девочку с моими комментариями.
Люди часто думают, что если к ним хорошо относишься, то как будто ты им что-то должен. Я человек сговорчивый, лояльный, если это возможно – всегда подстроюсь.
Порой получается находить общий язык со сложными детьми, с кем мало кто может работать. Общаюсь с позиции равного, поддерживаю, не ругаю. Но это не значит, что мне можно сесть на шею.
Уход из спорта. «И вот я в пухане и трениках езжу между бортами...»

– Ты закончила карьеру два года назад, но в шоу у Плющенко появилась только этой зимой. Почему не раньше?

– На момент ухода из спорта меня просто тошнило от фигурного катания. Была травма, я не могла прыгать с левой ноги, а это сразу мимо сальхов, аксель, тулуп, то есть все, что нужно для шоу.
Плюс я прибавила в весе, переболела ковидом и совершенно потеряла форму. Меня куда-то приглашали, но я понимала, что не готова появиться на публике в таких кондициях.

– Почти все фигуристки после завершения карьеры проходят через период прибавки веса.

– Конечно. Пока в спорте, ты себя держишь в жестких рамках, а потом они падают и ты думаешь: «Ну окей, я сейчас себя отпущу совсем чуток, а потом быстренько соберусь и все станет как раньше». Но так это не работает.
Ты привыкаешь есть сколько хочешь, и хуже всего – привыкаешь себя жалеть. Я через столько прошла, что неужели сейчас не могу себе позволить всего, что хочется? Но потом в какой-то момент еда перестает приносить удовольствие. Ты встаешь на весы, а там +15. Надеваешь коньки и понимаешь, что ничего не можешь.
И хуже всего, что люди вокруг пытаются тебе на это указать. Как будто ты сама не видишь и не переживаешь.

– Как ты с этим боролась?

– Сейчас я благодарна, что у меня случился такой тяжелый первый год после спорта. Мне важно было сместить фокус с тела, которое много лет было в приоритете, на жизненные установки. Хотелось перестать себя оценивать и попытаться быть счастливой.
Но потом я поняла, что наелась, мне хватит. Стала ходить в зал и потихоньку сбрасывать вес. И тут мне позвонила Яна Рудковская и позвала в шоу. Было очень волнительно, потому что в таком возрасте восстанавливать тройные прыжки – это, мягко говоря, непросто.
У меня все-таки было почти два года перерыва, плюс совсем другие параметры тела. Спасло, что благодаря регулярным походам в зал я была в хорошей физической форме.
Сейчас в основном прыгаю тройной сальхов. Но сложно, нужен опыт, нужно больше выступать. А это плохо совмещается с другими моими активностями. Удивительно, но даже сейчас, если утренняя тренировка прошла плохо, я весь день потом буду ходить хмурая. Допустим, у меня съемка, а я сижу и думаю: «Да как я могла этот риттбергер не прыгнуть?!» Словно мне опять 12 лет, ага.

– Ты говорила, что после ухода из спорта у тебя была депрессия.

– Депрессия – это все-таки медицинский диагноз, но мне было очень тяжело. Представь: ты много лет жила по расписанию, стремилась к какой-то цели, а потом понимаешь: цели нет, ты ее не выполнила и никогда уже не выполнишь. И жизнь словно рассыпается на осколки. Ты цепляешься за надежду: а вдруг сейчас отдохну и вернусь? Вдруг нога перестанет болеть и все получится?
Потом пытаешься подсластить себе пилюлю, отдыхать, развлекаться. Месяца через три после ухода тренер пригласила меня на лед помочь с постановкой для детей. И вот я в огромных трениках, в пухане, еле перекатываюсь от бортика к бортику и понимаю, что действительно больше никогда не буду кататься. Красиво катаются другие, а мое дело теперь – ездить между бортами.
Это осознание убило. В тот момент сказала себе, что все-таки не готова пока становиться тренером.
Питание. «Выпивала кофе, съедала сырники, а потом целый день совсем ничего не ела»

– Давай поговорим про вес. Лет в 16 ты рассказывала, что держишь жесткую диету. В какой момент появилась эта проблема?

– Когда человек говорит «я ничего не ем» или «живу на одном салатике», при этом поправляется и выглядит пухлым – скорее всего, он врет. Причем даже не окружающим, а себе. И если начнет записывать все в течение дня, получится, что все-таки переедает.
В 2019 году после хорошего сезона у меня началась странная проблема с физикой. В произвольной уже после второго-третьего прыжка очень сильно забивались ноги и я не могла ничего делать. Знающие люди советовали сделать перерыв, отдохнуть, проверить здоровье, но я упиралась. Тренеры говорили, что нужно похудеть, все проблемы – от лишнего веса. А я уже не могла похудеть, как ни старалась.

– Почему?

– На тот момент у меня уже существовали проблемы с циклом, пила гормональные препараты. И слава богу, что последняя капля здравого смысла говорила мне, что совсем прекращать есть нельзя, иначе не выползу. Так что старалась придерживаться здорового питания, плюс ходила бегать на дорожку.
Но потом началась пандемия. На стрессе набрала еще пару килограммов, что для меня было критично. И вот тут я реально взялась за себя: сидела на одних салатах, очень много тренировалась и за короткий срок скинула 5 кг.
Пока я в Питере жила у родителей, они следили за моим питанием. Но потом перебралась в Москву к Евгению Викторовичу (Плющенко – Спортс’‘) и стала жить одна. Никто меня больше не контролировал. Так и началось полное безумие.

– Правда, что ты в день отдыха могла вообще ничего не есть?

– Выходные без тренировок – самое сложное время. Встаешь вечером на весы, понимаешь, что завтра взвешивание и тренировка, а там плюс 2 кг. Обматываешься в пленку и идешь бегать.
А потом пришла «потрясающая» идея: в субботу после тренировок я шла в кафе, съедала сырники с кофе – потому что мне нельзя кофе и нельзя сырники – и потом остаток субботы и все воскресенье не ела вообще ничего.
Ну, если становилось совсем невыносимо, могла съесть крошечную конфетку или яблоко, выпить колу зеро. Бывало, что от голода долго не могла заснуть. Но таким вот способом я довольно долго держала вес.
Что и сколько едят фигуристки? Липницкая дошла до анорексии, Загитова не пила даже воду, Щербакова и Трусова – вообще без диет

– У Плющенко тебя ругали за лишний вес?

– Нет, меня никто не ругал, не выгонял с тренировок. Но каждое утро было взвешивание, и я вбила себе в голову, что должна быть не больше 55 кг. Это и так довольно много, я по конституции склонна к набору мышечной массы. Лучшие результаты показывала в весе 52 кг, 54-55 – это уже для меня край, если больше – тяжело прыгать.
Это парадоксально: ты фокусируешься не на том, чтобы хорошо кататься, не на прыжках или других элементах, а только на цифре на весах. Если лишние 300 граммов – встаешь пораньше и до тренировки идешь бегать. А потом, допустим, все-таки видишь нужную цифру, но выходишь на лед, а у тебя голова кружится.
Это становится похоже на сдвиг по фазе. Ты себя предельно ограничиваешь, потом срываешься, объедаешься, ругаешь себя – и так по кругу. Мой рацион стал очень скудным: ела только индейку, курицу, гречку, яйца, протеиновые батончики – и, по сути, все. Несколько лет не притрагивалась к мясу, не ела никаких гарниров, кроме гречки.
Если на каком-то мероприятии шведский стол, то ты стоишь у него и высчитываешь, что можно. И кажется, что если брать всего по чуть-чуть, ничего не будет, а потом встаешь на весы, а там...

– Когда ты закончила со спортом, все ограничения остались в прошлом?

– Я уже в конце карьеры стала набирать. Поняла, что не могу держать себя в руках, это больше меня. Стала часто ходить в рестораны, дома готовить блинчики. Порой объедалась очень сильно: мороженое, паста... Хотя вообще-то я не люблю ни мороженое, ни пасту, но в тот момент вкусовые предпочтения как будто стерлись. Мне постоянно хотелось есть.
Это ужасно: ты понимаешь, что больше не хочешь, еда уже не доставляет удовольствия, но не можешь остановиться.

– Ты работала с психологом?

– Да, но мы не касались темы РПП, потому что она на ней не специализируется. Однажды она сказала что-то вроде «ну почему ты купила конфеты, когда могла яблочки или капустку» – и я поняла, что с этим человеком нужно прекращать работу.
Начала с того, что сходила к нутрициологу и сдала анализы. Оказалось, что у меня анемия – острый дефицит железа. И это было еще через несколько месяцев после ухода из спорта, когда я ела более чем достаточно. Так что я попыталась наладить относительно правильное питание – с супами, мясом, гарнирами. Вес перестал расти и встал на месте. Но на том месте, которое мне не нравилось.
Я всячески пыталась себя убедить, что все нормально. Просто у меня такая конституция, теперь я могу себе позволить быть естественной. Но в какой-то момент в голове щелкнуло: я не хочу и не могу выглядеть вот так! Я не нравлюсь себе на видео и фото, я не могу кататься в полную силу.
Тогда решила, что буду ходить в зал и полноценно тренироваться. Не измождать себя снова голодовками, а подойти к этому с холодной головой.

– Сейчас ты довольна результатом?

– Будем честны: от РПП нельзя избавиться, можно только войти в ремиссию. Но я счастлива, что сейчас еда и идеальное худое тело перестали быть для меня смыслом жизни. Люди, которые одержимы своим весом – очень скучные люди, я такой быть не хочу.
Довольна ли я собой? Ну, относительно. Летом была в хорошей форме, сейчас из-за загруженности по учебе стала меньше тренироваться и чуть набрала. Но все бывает, я здоровая женщина, не кукла и не робот, могу себе позволить не всегда быть идеальной.
Не думаю, что лишние килограммы сильно заметны. Хотя я про себя все понимаю и держу в голове образ, к которому хочу прийти.

Непопадание на Олимпиаду и провал на чемпионате мира

– Ты начала серьезно заниматься фигурным катанием в 9 лет. По нынешним временам, когда в этом возрасте уже прыгают тройные прыжки – абсолютная фантастика.

– Ну, каталась я с 6 лет, но это были обычные занятия в группе здоровья.
Спасибо моему тренеру Валентине Михайловне Чеботаревой, которая что-то во мне разглядела. Хотя это было непросто: в 9 лет уже тогда некоторые дети прыгали тройные, дупель (двойной аксель – Спортс’‘) – обязательно, а я с трудом заходила даже на двойной сальхов. Мы ведь с родителями до Чеботаревой ходили на просмотр к Алексею Урманову. Он просто посмеялся и просил больше не приходить.
А Валентина Михайловна взяла с первой тренировки. Я потом ее спрашивала почему. «Симпатичная, ножки ровненькие, артистичная», – такие аргументы. И на самом деле, это очень важное умение для тренера: оценивать не по тому, что ребенок умеет прямо сейчас, а попытаться разглядеть, что он сможет в перспективе.
Научить прыгать дупель рано или поздно можно практически любого. А вот природная харизма, характер есть не у всех, без них двигаться в профессиональном спорте будет сложно.

– Сейчас вы с Чеботаревой в каких отношениях?

– Сразу после моего ухода мы не общались. Она, конечно, была обижена: ты растишь ребенка, вкладываешь столько труда, а потом он уходит. У меня тоже были обиды, ненужный максимализм. Не могла справиться с эмоциями.
Но потом я нашла в себе силы прийти и поговорить, извиниться. Все-таки она невероятно много для меня сделала. Сейчас между нами все хорошо.

– Ты выступала в эпоху Евгении Медведевой и Алины Загитовой. Каково это?

– Медведева уже была в топе, Алина только появилась. Но тогда ведь не прыгали четверные, и мы, по сути, все были с плюс-минус одинаковым контентом. Только мы с Валентиной Михайловной были слишком робкими, что ли... Пахали, придумывали интересные постановки, но вот какой-то наглости нам не хватало. Очень сложно конкурировать, когда ты из Питера и не из самого звездного тренерского штаба.
Меня довольно долго мариновали в юниорах, хотя я уже рвалась кататься по взрослым. Мы соревновались с Леной Радионовой, Аней Погорилой, и вот ты думаешь: они уже в юниорах побеждали, пока ты несчастные тройные доучивала. А потом выходишь с ними на один лед на взрослой России и даже у кого-то выигрываешь. Счастье!

– Ты допускала в какой-то момент мысль, что можешь выиграть, например, у Медведевой?

– Ну конечно, я понимала, что такое возможно, только если она грубо ошибется. Но на соревнованиях вообще об этом не думаешь.
Я выходила кататься с мыслью чисто исполнить программу. Потому что какой смысл кого-то обыгрывать, если, скажем, вы обе можете облажаться и занять два первых места с конца?
Да и потом, когда ты с детства сильно отстаешь и всем проигрываешь, для тебя никто не красная тряпка. Может, я поэтому и не олимпийская чемпионка или чемпионка мира, что для меня удовольствие от катания и коннект с публикой были не менее важны, чем места и медали.
Я начинала выступление не с первого прыжка, а с первого жеста. Старалась поймать вдохновение и на нем уже летела дальше.

– Ты осталась четвертой на отборе на Олимпийские игры-2018. Было больно?

– Как ни странно, нет. Тот чемпионат России – переломный, я начинала сезон еще по юниорам и тогда впервые поняла, что могу на взрослом уровне бороться за какие-то места. Задачей на турнир было место в топ-6, отбираться на Олимпиаду я даже не планировала. Объективно понимала,
что это нереально.

– Почему нет?

– Маша Сотскова стабильно каталась два сезона по взрослым, почти ничего не срывала, плюс поменяла тренера – перешла к Елене Буяновой. Было очевидно, что это все с прицелом на Олимпиаду. И если она не провалится на чемпионате России, так и будет.
Я же на том чемпионате так плохо откатала короткую программу, что сразу вычеркнула себя из претенденток. Сделала шикарный каскад, но сорвала флип в конце. И это при том, что была замечательно готова, пожалуй, в лучшей форме в жизни. За эту бабочку мне было так стыдно, что плакала весь вечер. И пообещала себе, что умру, но в произволке сделаю вообще все.
И вот я выхожу утром на тренировку перед произвольной – злая, невыспавшаяся – и падаю на бедро. Боль, заморозка, не могу наступить на ногу, снова в слезах... На разминке перед программой снова ничего не получается. Помню, Валентина Михайловна кричала на меня безумно, а я даже ее не слышала, не воспринимала.
Вышла на программу, как на казнь. А потом посмотрела на родителей на трибуне – и откатала чисто! Когда музыка закончилась, я рыдала. Наверное, это был один из самых эмоциональных моментов в карьере. Занять 4-е место после 16-го в короткой программе! Кто-то скажет, что запасная на Олимпиаду – так себе достижение. Но для меня было важно именно преодолеть себя.

Мой любимый чемпионат России: конец эпохи Медведевой и Загитовой, прорыв ТЩК

– В том же сезоне ты съездила на чемпионат мира. 19-е место – один из худших результатов в истории.

– До сих пор тяжелая для меня тема. Я была неплохо готова, но случился гайморит. Точнее, я вроде успела от него оправиться, показала федерации хорошие прокаты, но полет меня добил. В самолете сводило пазухи носа, зубы, на одно ухо я вообще ничего не слышала, сильно болела голова.

– Сняться в такой ситуации не вариант?

– Конечно, нет. Я бы не снялась, даже если бы ослепла, а тут всего лишь голова болит.
Там огромная арена, публика визжит, а я первый раз по взрослым на международном уровне – у меня же не было ни этапов Гран-при, ни чемпионатов Европы или мира. И случилось какое-то затмение, не знаю, как еще это описать. Я этот прокат произвольной программы не пересматривала ни разу. Такой позор, что после него я еще месяца два в себя не могла прийти.

– Читала, что о тебе тогда писали в интернете?

– Конечно, всякие гадости. Ну, с одной стороны, заслуженно, с другой – мы же не роботы. Мне тогда было 17 лет, на соревнования приехали с мамой. И вот я лежала в номере и рыдала. Невыносимо было думать, что весь сезон я боролась за это право поехать на чемпионат мира, заслужила его прокатами, и вот приехала – и сразу рассыпалась.
Завершение карьеры. «Надеваю коньки – а в горле ком»

– В начале 2020-го ты перешла в академию «Ангелы Плющенко», попрощавшись ради этого с Валентиной Чеботаревой, которая тебя воспитала, и с родным городом. Как принимала это решение?

– В тот момент мне остро хотелось все изменить. Новые постановки, новый тренер, новая техника...
Первой мыслью было перейти к Алексею Николаевичу Мишину, потому что это значило остаться в Питере. Но потом подумала и решила, что уже достаточно взрослая – мне 19, смогу освоиться в чужом городе.

– Так и случилось?

– За первые полгода у Плющенко я словно стала другим спортсменом. С Валентиной Михайловной мы работали в комфортном режиме.
А тут мне сказали: «Ты, Стася, здесь не самая крутая. Тренировка в 7 утра – значит, в 7 утра. Надо катать три произволки подряд – значит, встаешь и катаешь. Нам все равно, что ты там раньше делала и сколько выигрывала».
И на самом деле, без такого жесткого давления я бы не восстановилась. Потому что практически через неделю после перехода я на разминке споткнулась и порвала связки.
И вот представь: новый тренер, начинается пандемия, я уже не могу сделать МРТ, чудом успела раз десять сходить на физиотерапию. При этом я все равно ходила на тренировки. По два часа льда!

– Что делать на льду, если у тебя серьезная травма?

– На правую ногу я даже наступать на могла. Но делала заклоны, петли и вращения на левой. Хореография, ОФП – все подряд фигачила на одной ноге. Встану у стеночки и начинаю: мах, растяжку, пресс, спину закачивать.
Была сумасшедшая мотивация доказать, что я все-таки могу. И я очень благодарна Евгению Викторовичу и Александру Сергеевичу Волкову, которые меня сильно поддержали.

– Про Волкова говорят, что он очень круто ставит технику. Это правда?

– Абсолютная. Они с Мартиной (Даженэ, супруга Волкова – Спортс’‘) меня вытащили тогда. Вытащили из травмы, из проблем с техникой и с лишним весом, уделяли много индивидуального внимания. И в итоге я набрала очень даже неплохую форму.
У самого Евгения Викторовича в тот момент уже работали в группе Саша Трусова и Алена Косторная. Может, в хорошей форме я бы и смогла с ними тренироваться, но когда ты после разрыва связок, выходить на один лед с Сашей – это заранее проигрывать. И поэтому я сама попросилась в младшую группу к Волкову. Хотя там были и взрослые спортсмены тоже: Катя Рябова, Артем Ковалев, например.
И вот мы вышли после карантина, мне повесили грузы на руки и ноги и гоняли по два часа. До сих пор вспоминаю, как ездила среди маленьких детей и вспоминала двойные. Или как катала произвольную целиком по много раз подряд, уже валилась без сил, а мне говорили: «Катаем еще раз! Хоть без всех прыжков, но едешь снова!»

– Странно, что такая самоотверженная работа не привела к хорошим результатам?

– А результат был, просто я успела хорошо выступить всего на трех стартах. Ошибка, наверное, в том, что мы слишком рано набрали форму. В августе на закрытых прокатах в Питере другие девочки только раскачивались, а я уже готова была всех порвать.
А потом начались проблемы. Я сильно похудела, поменяла коньки – снова посыпалась техника. Судьи оценивали меня не особенно щедро. Сильным ударом стало, когда под угрозой оказалось попадание на чемпионат России. Впервые в жизни у меня была ситуация, что я вообще на чемпионат страны могу не попасть.
И тут слишком много всего накопилось: тяжелые тренировки, тяжело жить одной в Москве, проблемы со здоровьем. Плюс падает мотивация, потому что ты понимаешь, что даже в топовой форме вряд ли хотя бы в тройку попадешь.

– Почему тогда ты не закончила карьеру, а перешла к Виктории Буцаевой?

– Я хотела закончить. Но были друзья, которые катались у Виктории Евгеньевны. Спросили обо мне, она сказала «пусть позвонит». Мы поговорили, и меня очень подкупило в ней, что она тоже каталась уже взрослой – и очень успешно. Высокая, женственная, с техникой, которую ставил ей сам Виктор Кудрявцев. Я подумала, что все-таки не готова пока заканчивать с фигурным катанием.
Нагрузки у Буцаевой были дикие. Например, разминка – почти как полноценное занятие по ОФП, с ускорениями, грузами, барьерами. Потом лед, и на каждое занятие у нее четкий план. В Питере мы могли минут 20 просто раскатываться, а тут все быстро: скажем, делаем пять раз чисто каскады три-три, потом еще что-то.
Для ребят из ее группы все это было несложно, а я не была в форме, чтобы пять раз чисто делать три-три. И вроде мне давали послабления, но все равно: есть же соревновательный дух, не хотелось все время отставать.
И вроде что-то стало получаться, но потом проблемы с коньками, заболела нога, вес стал скакать туда-сюда. Вроде летом на сборах в «Сириусе» я спокойно делаю три-три и катаю произвольную, а на другой день не могу собрать простой сольный тройной.
Потом начали постоянно болеть стопы. К тому моменту рабочий вес у меня был уже не 55, а 58-59 кг. И представь, что такое для связок огромное количество прыжков с весом под 60 кг. Сначала я пропустила две недели, восстановилась, снова заболела, и как-то постепенно поняла: все, больше не хочу.

– Ты принимала решение завершить карьеру одним днем или шла к нему постепенно?

– Я думала очень долго. Много дней ломала себя, чтобы выйти из дома на тренировку. Надеваю коньки, а в горле ком. Виктория Евгеньевна все понять не могла, почему я постоянно просыпаю начало тренировок. А я после выходных в Питере сажусь на поезд в Москву и рыдаю: «Мам, я не хочу туда ехать, не могу больше!»

– А мама?

– «Зайка, ну если ты уверена – конечно, не едь, но ты же вроде сама так этого хотела? Это же твоя мечта, неужели ты все бросишь?» Ей казалось, что я еще могу собраться и всего добиться. А иначе потом всю жизнь буду жалеть.

Сестра Стаси тренируется у Линичук. «Кристина – прирожденная танцорша»

– В 2018-м ты ездила на стажировку к Рафаэлю Арутюняну. Расскажи о нем?

– Мы ездили летом с Валентиной Михайловной и Мишей Колядой. У меня это был первый сезон после перехода в мастера, и уже становилось тяжеловато. Начали разлаживаться прыжки, сложно докатывала программы.
У Рафаэля Михайловича поразило, насколько несложные упражнения он давал. Учил прыгать через одинаковые шаги, одинаковые простые позиции. Я слушала каждое его слово, старалась запоминать, что-то записывала себе в заметки. Он мне поменял заходы на прыжки, практически полностью перекроил технику лутца.
Было страшно: лутц ведь у меня был довольно стабильный, а тут я себе сломала прыжок, стало дико неудобно. Но Арутюнян был уверен: «Стась, если продолжишь прыгать как раньше – через год останешься без ноги». А нога у меня уже болела, так что я поверила.
Поначалу с новой техникой ничего не получалось. Особенно это было заметно на фоне Миши, он-то легко схватывал любые новые движения. Но Миша далеко не все брал из рекомендаций Арутюняна, где-то прислушивался, а где-то предпочитал оставить как есть. Я же уперлась и решила, что буду делать все так, как он говорит.
И вот за два месяца я выучила все новые заходы на прыжки. Очень горжусь собой за это. И новая техника потом не раз меня спасала: раньше у меня было много срывов, бабочек, а после Арутюняна прыжок стал стабильней. Прыгая с правильной позиции, ты автоматом выходишь наверх, а не в раскоряку. Тогда и во второй половине программы прыгать легче, больше уверенности.

– Главная претензия к нынешним фигуристкам – слишком короткие карьеры. Ты сама каталась до 22 лет, это долго. Реально ли в условиях нового возрастного ценза, чтобы такое стало нормой?

– Сложно сказать. Вот я всегда думала, что у меня будет длинная карьера. На этом турнире не получилось – ничего страшного, получится на следующем. А по факту, нужно было делать здесь и сейчас. Потому что в какой-то момент организм не выдерживает и наступает «стоп».
Я за поднятие возрастного ценза. Хочется, чтобы девчонки катались дольше и не воспринимались в 18-19 лет как глубокие ветераны. По себе скажу, в этом возрасте еще сил вагон, если без травм.
Когда смотрела финал Гран-при, было очень обидно за Соню Акатьеву. Очень тяжело, когда пару лет назад ты все выигрываешь, делаешь несколько ультра-си, а потом параллельно у тебя наступает сложный момент и приходят новые звезды. Тут нужно с любовью подойти к своему телу, к проделанному пути.
Я бы очень хотела увидеть Соню в следующем сезоне с яркими программами, с новым осознанием себя. Не гнаться по привычке за первым местом, а работать вдолгую, пусть и без кучи четверных, как раньше.

– Твоей младшей сестре 13 лет, она тренируется у Натальи Линичук и катается в танцевальной паре.

– Кристина – прирожденная танцорша. У нее мягкие колени, артистичная, хорошо скользит, любит разбираться в шагах и ребрах, при этом не любит прыгать. Начинала, как и все, одиночницей, но я очень рада, что уговорила родителей отдать ее в танцы. Они упирались, ведь несколько тройных и дупель сестра прыгала, была надежда выучить и все остальное.
Но многие тренеры смотрели на нее и говорили: будет высокая. Если я 172 см, что уже много для одиночки, то Кристина, думаю, будет еще выше. У нее длинные руки, длинные ноги и низкие коленки: большой плюс для танцев, но минус для прыжков.
Мне кажется фантастической удачей, что получилось прямо с нуля отдать Кристину в руки Натальи Владимировны.

– Почему?

– Мы девочки питерские, нежные, нам не в каждом коллективе будет комфортно. И когда моя малышка попросилась в танцы, я понятия не имела, что ей посоветовать. И в этот момент из США возвращается Наталья Владимировна – суперинтеллигентный человек и топ-профессионал. Судьба!
Удивительно, как Наталья Владимировна умеет поддержать ребенка, повысить самооценку. После одиночки Кристина была какой-то потерянной. А тут ей стали говорить, что она красивая, что она многое умеет. И я прямо вижу, как сестра кайфует от тренировок, соревнований, даже от того, как наносит макияж перед стартом.

– Вы живете вместе в Москве?

– Я из-за учебы скорее живу на два города. Кристина с мамой – в Москве, хотя мама тоже часто мотается в Питер.

Стася про любовь и дружбу

– Ты можешь назвать себя и Евгению Медведеву подругами?

– Мы не подруги в том смысле, как это бывает в детстве – когда не разлей вода. Но у нас хорошие отношения, я очень Женю уважаю и надеюсь, что она меня тоже. У нас много общих тем, мы друг друга поддерживаем. Наверное, это такая взрослая дружба.

– Вы ездили вместе отдыхать.

– Да, еще с Настей Скопцовой. Но это давно было.

– Тебе не кажется, что фигуристы – очень одинокие люди?

– Мне кажется – наоборот. Ты постоянно в окружении сверстников, есть куча возможностей пообщаться до соревнований или после них. Во всяком случае, я себя одинокой никогда не чувствовала. Может, потому что я была постарше и по характеру общительная. Мне несложно с кем-то познакомиться или влиться в компанию.
Пожалуй, не хватало только личной жизни. Пока есть спорт, нельзя себе этого позволить.

– Серьезно?

– Ну, я для себя такого представить не могу.

– А если фигуристки станут выступать до 25 лет – как им тогда быть?

– Может, поэтому у меня была такая маленькая карьера, ха-ха.
Нет, серьезно, пока соревновалась, вообще не могла думать про отношения. Меня это очень сильно отвлекало. Мне было неинтересно тусоваться, с кем-то гулять, если я понимала, что это напрямую повлияет на результаты. Не готова была любимое дело променять на веселье.
Да я и не представляю, где во время спортивной карьеры найти ресурс на построение нормальных отношений. Ты постоянно поглощен собой: сколько поспал, что поел, болит или не болит. Места для человека рядом не остается.

– Сейчас ты не раскрываешь личную жизнь?

– Смеюсь, что первое фото в соцсетях с моим молодым человеком будет свадебным. Возможно, со временем передумаю. Но пока совсем не хочу лишнего внимания. Хочу только любви и чего-то хорошего и светлого.