Принесу в тему интервью Вайцеховской с Алёной, а то вдруг не все сходили по ссылочке)
Оно прекрасно)
Алена Савченко: мы с Брюно не из тех, кто упрощает себе жизнь
- Чем больше я думаю о вашей удивительной победе, тем сложнее отделаться от мысли: если бы не грубая ошибка Брюно в короткой программе, откататься в финале столь блистательно вы, возможно, и не смогли бы.
- Думаю, вы правы. Все, что ни делается, делается к лучшему, раз случилось, значит, так и должно было быть. Понимаю, что сейчас легко так говорить, но я, в принципе, после короткой программы даже не расстроилась.
- Не уверена, что готова в это поверить.
- Так мне даже мой муж Лиам не поверил, когда мы встретились после проката. Он начал было так осторожненько со мной разговаривать и вдруг оборвал фразу на полуслове и спрашивает: "А что ты такая радостная?" У меня реально не было никакого расстройства – было желание, чтобы этот день побыстрее закончился и мы снова вышли на лед. Конечно, если вдаваться в подробности, было обидно, что Брюно допустил ошибку. Прыжок-то был хороший.
- У Брюно после проката был такой вид, что он готов прямо сейчас лечь под заливочную машину и так и остаться на этом катке – навсегда закатанным в лед.
- Он, конечно, был в шоке. Понимал, как тяжело мы шли к этой цели, и вдруг… Выдавил из себя на льду: "Я сделал двойной".
- А Вы?
- Сказала: "Ну и что? Двойной, так двойной". Когда мы вернулись домой, собрались всей командой, успокоили Брюно, как могли. Сказали: "Стоп, все в прошлом. Сегодняшнего дня уже нет, забудь о нем. Завтра будет новый день, и завтра ты должен быть как тигр". Думаю, что мы его действительно успокоили этим, и он сам себя завел на прокат.
- Я видела вашу техническую заявку на произвольную программу с четверной подкруткой, четверным выбросом. Зачем вам был нужен этот блеф?
- Это не было блефом. Планируемый список элементов мы писали сразу после Финала Гран-при, еще в середине декабря. Мы действительно хотели вставить в произвольную программу эти элементы. Мечтать же нужно о недостижимом, правильно?
- Хотите сказать, что вы пробовали исполнять на льду четверную подкрутку?
- Мы начали учить ее достаточно давно, но она нас все время сбивала. То у Брюно спину прихватит, то у меня проблемы с ногой обострятся. А после Финала Гран-при я подумала: если до Игр у нас еще есть два месяца, почему не попробовать еще раз все эти элементы вставить? Вот и сдали заявку в таком виде, как мечталось. А потом просто забыли про нее.
- А почему отказались от выброса-акселя в три оборота?
- Когда мы выступали на новогодних шоу, я упала с двойного акселя и повредила ногу. Какое-то время после этого мы выбросы вообще не делали, потом попробовали сделать выброс-флип, но у меня он совсем не получался. Мы решили, что это знак: значит, нужно продолжать учить тройной аксель. И начали его делать - с удочкой. Я ненавижу прыгать на удочке, не люблю страховаться. Когда мы начали работать с Александером Кенигом, он меня три года уговаривал, чтобы я стала прыгать с удочкой. Я сопротивлялась до последнего. Слишком некомфортно: даже если тренер меня не держит в момент прыжка, мне все равно кажется, что он мне помогает, что я не сама прыгаю. Но здесь согласилась поработать с удочкой, потому что понимала: если без страховки я неудачно упаду, у нас вылетит неделя работы, а то и больше.
А когда за неделю до начала Игр мы приехали в Пхенчхан, я простудилась. Поэтому речь о том, чтобы включать в программу не совсем готовый элемент, уже не шла – собирали, что могли. Аксель пару раз попробовали на тренировке, но он не получался. Мы вообще не попадали в этом элементе в ритм.
- То есть это не было частью олимпийской стратегии – облегчить программу в финале?
- Мы? Облегчить программу? Мы вообще-то не из тех, кто упрощает себе жизнь.
- Понимаю, что это не в вашем характере, но об этом тем не менее говорилось. Хотя лично я убеждена: когда человек пытается на соревнованиях облегчать программу, у него всё начинает сыпаться.
- Это факт. Помню, мы с Брюно приехали на прокаты федерации в начале сезона и были готовы показать программы со всеми элементами. Но наш тренер сказал, что в этом нет необходимости - достаточно сделать прокат только с двойными прыжками и выбросами. У нас тут же все пошло наперекосяк - даже двойные не получились.
- Зачем вы согласились участвовать в командном турнире при том, что Германия не претендовала в нем на прохождение в финал?
- Хотели опробовать лед, почувствовать обстановку, все-таки Брюно никогда не выступал на Олимпийских играх. А я к тому же никогда не выступала в командных олимпийских соревнованиях. Плюс интересы команды - восьмое место тоже ведь дает какие-то очки. Поэтому для нас все это было интересно, новый опыт. Хотя я бы проводила командный турнир в конце соревнований, а не в начале.
- Ваши предолимпийские интервью рисовали идиллическую картинку: вам попался классный партнер, классный тренер, все друг друга понимают, все получается. Но ведь наверняка за те четыре года, что вы с Брюно катаетесь вместе, были моменты, когда все было плохо, все шло наперекосяк и ничего не складывалось?
- Было такое. Мы хотели четверную подкрутку, она не получалась. Были моменты, когда мы ссо… ну, не то чтобы ссорились, а у нас были разные мнения, скажем так. То есть я знала, что вот так надо, а Брюно как мужчина хотел показать, что он – мужчина. Кениг все время нас "собирал". Если бы не он, думаю, нашей пары бы не было бы через месяц.
- Когда женщина, работая в паре с мужчиной, берет инициативу на себя, она всегда рискует оказаться в сложной ситуации.
- В этом и была проблема. Брюно внутренне долго не мог смириться с тем, что женщина может тоже быть права. Что женщина может что-то сказать, и это окажется правильным. У нас было очень много расхождений в связи с этим.
- В парных видах спорта всегда бывает силен принцип треугольника: если тренер встает на сторону кого-то одного из партнеров, они всегда переубедят третьего. Или заставят его подчиниться.
- В нашем случае все вообще было по-другому. Александер (Кениг) по образованию психолог, его специализация – "собирать" пары, удерживать людей от развода. Поэтому он постоянно стоял как бы между нами, четко понимая, что мы должны быть вместе. Если мы по какой-то причине начинали отдаляться друг от друга, он тут же пытался заново нас сблизить. Думаю, у него это хорошо получилось.
- За эти четыре года вы хоть раз жалели, что остались в спорте после Игр в Сочи?
- Нет. Конечно, бывали тяжелые времена, когда я думала: почему мне вот так тяжело приходится? Но желания бросить все к черту не появилось ни разу. Наверное, я просто привыкла так жить: раз уж начала чем-то заниматься, значит, доклюй все это до конца. Неважно, как все закончится. Хотя я всегда верила, что закончиться все должно хорошо.
- Это же ужасно тяжело - столько времени идти к цели, столько раз спотыкаться, почти дойдя до цели, и, несмотря ни на что, продолжать верить в успех.
- Вы знаете, когда я родилась, моя мама лежала в роддоме в одной палате с гадалкой – женщиной, которая умела предвидеть будущее. Эта гадалка тогда маме сказала: "Твой ребенок будет самым великим". Не знаю, поверила ли в это мама, но мне она всегда говорила: "Если у тебя есть цель, иди к ней, как бы ни было тяжело". Я всегда чувствовала эту веру со стороны родителей. Поэтому никогда не опускала руки.
- Вы сейчас прокручиваете в голове свой олимпийский прокат произвольной программы и вообще весь этот день?
- Когда мы вытащили первый стартовый номер, очень обрадовались. В данной ситуации это был идеальный для нас номер. Потому что мы уже рвались на лед, не могли дождаться этого момента. Утром, когда я проснулась, было странное чувство. Такое бывает: просыпаешься и понимаешь - сегодня откатаешь чисто. Понятно, что все равно нужно концентрироваться на элементах, но уверенность была большой. Я взяла телефон и отправила подруге СМС: "Сегодня мы напишем историю".
- На утренней тренировке тоже все получалось нормально, или вы в этот день не тренировались?
- Тренировка была хорошей. Но она и перед короткой программой была хорошей, поэтому я по тренировкам вообще не сужу о собственном состоянии. У меня никогда не бывает стремления показать на тренировке все, что я умею. Потому что это неважно.
А вот когда мы пошли кататься, я ловила себя на том, что стараюсь насладиться каждой секундой на льду. Останавливала себя, заставляла думать о том, что прокат – это четыре минуты, куча элементов, и все они должны быть чистыми. И все равно: смотрела на трибуны, видела эти кольца и понимала: этот путь подошел к концу.
- Вы ведь не могли быть уверены в том, что уже выиграли.
- Нет, конечно, поэтому я не могла заставить себя радоваться, когда на табло появились оценки. Помню, Брюно орет, а я вообще не знаю, как реагировать. Да, оценки классные. Но есть еще три пары, и они тоже классные, тоже могут откатать чисто и получить еще более высокие баллы. То есть нам не оставалось ничего, кроме как сидеть, смотреть, как катаются другие, и надеяться на лучшее. Все, что мы могли, мы сделали.
- На пресс-конференции Брюно заявил, что вы едете на чемпионат мира. Это был эмоциональный порыв, или вы действительно собираетесь приехать в Милан?
- Мы давно решили, что пропустим в этом сезоне чемпионат Европы, а на чемпионате мира будем кататься.
- С вашей стороны это похоже на реверанс по отношению к партнеру, у которого, в отличие от вас, нет ни одной золотой медали мирового первенства.
- Нет, дело не в этом. Я просто люблю кататься. Когда пересматривала наш олимпийский прокат, думала о том, как еще больше усовершенствовать наши программы, украсить их.
- И уже не страшно проиграть?
- Об этом вообще не думаю. И никогда не думала.
- А что будет потом, в следующем сезоне?
- Не знаю. Я бы еще покаталась.
- Надеюсь, с этим партнером?
- Да. Это не обсуждается.
- Насколько гладко сочетается ваша спортивная карьера с личной жизнью?
- Лиам, когда мы с ним поженились, оставил работу. До этого работал вместе со своим отцом в военном горнолыжном центре Оберстдорфа – учил солдат кататься с гор. Когда мы с ним познакомились, он первым делом меня спросил, катаюсь ли я.
Я говорю: конечно, катаюсь. И он повел меня на гору. Только там до меня и дошло, что каталась-то я раньше только на равнине, а здесь – отвесный обрыв. Пришлось спешно вспоминать все, что я когда-либо по телевизору видела – как люди с гор катаются. Было временами страшно за свою жизнь, но до конца доехала.
Мне, собственно, Брюно первым сказал о том, что Лиам положил на меня глаз. Сама бы я в жизни об этом не догадалась – была слишком занята тренировками. А тут стала присматриваться.
- Мужа не угнетает необходимость 24 часа в сутки жить вашей профессиональной жизнью?
- Он говорит, что наслаждается возможностью быть рядом и помогать мне. Если бы Лиам продолжал работать, мы бы просто не имели возможности видеться. А так мы вместе, и мы счастливы.
- Все домашнее хозяйство в вашей семье тоже находится в мужских руках?
- Я стираю и убираю. Ну как стираю? Забрасываю вещи в машинку. Но уборкой занимаюсь всегда сама, потому что мужчины не умеют убирать. В моем представлении во всяком случае это не уборка. Зато Лиам готовит, причем очень хорошо. Когда мы стали жить вместе, у меня очень изменилась моя еда, скажем так. До этого я ела только один шоколад. Больше ничего не любила.
- А как можно кататься на одном шоколаде?
- У меня как-то получалось. Но Лиаму удалось меня убедить в том, что питаться нужно правильно. И я как-то уже привыкла к этому.
- У вас с мужем есть какие-то совместные планы, которые хотелось бы реализовать в будущем?
- Конечно. Мы очень хотим детей. Двух. Лучше сразу, чтобы это были близнецы и обязательно девочки.
- Почему?
- Потому что я всю жизнь с мужчинами. Братья, партнеры, тренеры – все мужчины. У меня никогда не было сестры или девочки, с которой можно было поиграть. Я пыталась сделать девочку из своего младшего брата, пыталась играть с ним, как с девочкой, но ничего из этого не вышло.
- Где будет находиться ваш дом?
- Так далеко мы еще не заглядывали – вся жизнь была подчинена только Олимпиаде. Это такие дальние планы, которые будут постепенно происходить.
- Где вы храните свои медали?
- В ящике. Будет дом – и медали найдут свое место. Отдавать их я никуда не буду. Мне кажется, что медали – это очень личное. Можно отдать костюмы, коньки. Но медаль – это что-то совсем особенное.
- Если бы вам пришлось уехать на необитаемый остров и можно было бы взять с собой только три медали, все они были бы олимпийскими?
- Нет, те, которые бронзовые, я брать бы точно не стала. Хватило бы одной - нынешней. Остальные я просто расплавила бы и слила бы их в одну, чтобы в этом куске металла было все: и воспоминания, и труды, и боль, и счастье.
- Если бы вам довелось встретиться со своей судьбой, что бы вы ей сказали?
- Спросила бы, наверное: за что ты, дура такая, так надо мной издевалась? С другой стороны, у меня очень интересная история, за которую я судьбе благодарна. Потому что все это дало мне еще больше сил. Люди, которые не верили, что я сумею добиться цели, тоже дали больше сил. Ведь именно благодаря им мне захотелось себе и другим доказать, что это не так, что есть справедливость в этой жизни.
- Мне казалось, что у вас достаточно сложный характер, чтобы рассчитывать на любовь окружающих. А вы, победив на Играх, сделали счастливым весь мир, если выражаться пафосно. Не говоря уже о том, что заставили рыдать даже мужчин. Для меня это было неожиданно.
- У меня сложный характер для катания. Но он и должен быть сложным. Да и жизнь заставила меня быть жесткой. Но это, скорее, по отношению к себе, а не к людям. Мягким людям в спорте делать нечего. Многие, знаю, считают, что я неразговорчивая, думают, возможно, что злая, а это совсем не так. Хотя на льду я действительно злая.
- Что еще осталось в фигурном катании, чего вы не сделали, но хотели бы сделать?
- Все, что было написано в той бумажке с запланированными элементами. Я бы очень хотела однажды откатать всю свою олимпийскую программу, только с четверным подкрутом, с четверными выбросами. Тогда я успокоюсь. Хотя наш тренер уже сказал нам с Брюно, что в спорте главное – вовремя остановиться.
- Вы хотя бы иногда чувствуете свой возраст? Что вы старше всех тех, кто катается рядом с вами, старше своего партнера?
- Вообще не чувствую этого. Мы вот живем в олимпийской деревне с девочками, которым по 17 лет, по 20. И все на равных. Самое главное – внутреннее чувство, на сколько лет ты сам себя чувствуешь. К тому же многие вещи, которые я делаю на льду сейчас, в 18 лет я сделать не могла.
- Вы когда-нибудь плакали из-за того, что проиграли?
- Конечно. А кто не плачет?
- Многие, думаю, считают, что довести вас до слез невозможно.
- Ну вот сейчас я все это и наверстываю. Рыдаю уже третий день, не могу успокоиться. Даже не крашусь, потому что бесполезно. Каждое СМС-сообщение, каждый заход в Facebook или Messenger оканчивается слезами. Плачу, когда смотрю, как мы с Брюно катались. 25 раз уже все это пересмотрела, если не больше.
- Неужели нет опустошения? Столько лет шли к этой цели, а сейчас вроде и идти дальше некуда.
- Будут другие цели. Так что все наоборот: я уже сейчас заполнена массой идей, которые могут быть реализованы. Посмотрим.
- Тогда я задам совершенно бредовый вопрос. Вы допускаете, что в вашей жизни будет ещё одна Олимпиада?
- Да.
