Плющенко несомненно читал книги о Вацлаве Нижинском и изучил множество материалов. Именно поэтому программа получилась такой. В ней всё: позы танцовщика, внешний вид, музыка — рассказывает зрителю историю.
Из книги о Нижинском:
«Тем не менее на модном зимнем курорте Сен-Мориц, где в былые времена отдыхали и великие князья, можно было видеть и иностранцев, в частности спортсменов из воюющих держав, как ни в чем не бывало готовящихся к конькобежным соревнованиям. Именно там писатель Морис Сандоз одним из последних заметил и описал странное существо.
«На нем была шапка из меха выдры в форме кулича, спортивный костюм из очень темной, почти черной ткани, а на груди медное распятие величиной с ладонь. Лицо его было изжелта-бледным, раскосые глаза делали его похожим на монгола. Нет, подумал я, не похожим. Это и есть монгол.
В руках, сцепив их за спиной, он держал веревочку от санок, на которых сидела маленькая девочка, тоже наблюдавшая за конькобежцами. Их частые падения вызывали у ребенка улыбку, я заметил, что лицо ее отца оставалось сосредоточенным и он следил за удальством спортсменов со строгостью судьи. Это меня к нему расположило, и я рад был дать ему разъяснение, когда он, голосом мягким и певучим, спросил меня с сильным иностранным акцентом:
Вы не могли бы сказать мне, месье, имя этого конькобежца?
Это Вадас, конькобежец из Будапешта, — ответил я.
Он катается с сердцем, это хорошо.
Я разделяю ваш выбор, — сказал я, — на этом катке есть лучшие виртуозы, чем он, но никто из них не обладает такой грацией.
Грация от Бога, — отвечал мой собеседник, играя своим распятием («поп-расстрига», — подумал я), — остальное дается учебой.
Но разве грация не дается учебой? — полюбопытствовал я.
То, что дается учебой, имеет предел; врожденное развивается безгранично».
Эта встреча завершилась знакомством и подарила нам единственно точное, подробное и беспристрастное свидетельство последнего публичного выступления великого русского танцовщика Вацлава Нижинского, во время которого он напугал собравшуюся развлечься светскую публику своей хореографической импровизацией, кратко пояснив: «Это война».
«И мы увидели Нижинского, под звуки похоронного марша, — вспоминает Морис Сандоз, — с лицом, перекошенным ужасом, идущего по полю битвы, переступая через разлагающийся труп, увертываясь от снаряда, защищая каждую пядь земли, залитой кровью, прилипающей к стопам; атакуя врага; убегая от несущейся повозки; возвращаясь вспять. И вот он ранен и умирает, раздирая руками на груди одежду, превратившуюся в рубище.
Нижинский, едва прикрытый лохмотьями своей туники, хрипел и задыхался; гнетущее чувство овладело залом, оно росло, наполняло его, еще немного — и гости закричали бы: “Довольно!” Тело, казалось, изрешеченное пулями, в последний раз дернулось, и на счету у Великой Войны прибавился еще один мертвец».
___________________________________________
Когда я смотрю Нижинского Плющенко, есть ощущение, что это во многом не только трибьют танцовщику, но личная история. Последний танец человека. Он уже не так молод как прежде, тело и разум (как в случае с Нижинским) его подводят, они уже не те что прежде. Но он отказывается принимать это, выражает себя в танце — последнем, отчаянном, но ярком и мощном. Он борется с ходом жизни в попытках вернуть утраченное, обернуть свое время вспять.
Но это мое видение, не могу сказать, что именно в этой программе увидел Юдзуру и понял ли он увиденное...
Отредактировано RinaRin (23.09.2018 21:23:20)