— Раньше у тебя была группа.
— Да, я работала вторым тренером у Анны Царевой.
— Почему перестала?
— Не сошлись мнениями. Однажды я решила, что буду вести группу только в роли основного тренера. У меня свое видение фигурного катания и того, как должен быть построен процесс.[/i]
— Ты сказала, что ты не хотела быть вторым тренером из-за своего видения фигурного катания. Какое оно — видение фигурного катания Полины Шелепень?
— Когда я работала вторым тренером, было тяжело из-за того, что у меня был свой взгляд на многие вещи. Но в этой роли ты не можешь руководить процессом, можешь только предложить. Я люблю больше отталкиваться от СФП (специальная физическая подготовка), очень многие тренеры забывают, что это важная вещь. У каждого тренера свое видение, думаю, каждый хочет быть главным.
— То есть ты немного диктатор?
— Ну да, еще я стала проводить свои сборы, где была главным тренером, организатором, общалась с родителями, набирала свою команду: хореография, скольжение. Я вошла в этот процесс и поняла, что мне нравится, когда все решаю я, пусть это и определенный груз ответственности. Я как-то с этим справлялась и пришла к тому, что хочу быть главной.

— В предыдущих интервью ты говорила, что тебе проще работать с мальчиками. Что-то изменилось?
— Изменилось то, что я начала лучше понимать девочек. Теперь мне комфортно работать со всеми. Просто с мальчиками как-то быстрее наладился контакт.

— Что больше всего ты любишь в родителях?
— Люблю, когда они помогают, не вмешиваются в тренировочный процесс.
— Помогают и не вмешиваются — это не противоположные вещи?
— Иногда я прошу, чтобы ребенку что-то сказали, что-то сделали, повлияли именно с родительской точки зрения. А есть дети, которые сначала слушают родителей, а потом тренера. Такого быть не должно. Тренер должен быть авторитетом на льду. Если происходит наоборот, то из этого ничего не получится.
Например, я говорю, что это плохо, ребенок выходит, а мама ему говорит: «Нет, это было хорошо, просто тренер придирается». Это сразу портит отношения между мной и ребенком.
— То есть главное, чтобы родитель на тренировках ставил тебя выше, чем себя?
— Да. Вообще, идеально, когда ребенка приводят и уходят. А возвращаются уже тогда, когда нужно забрать ребенка, спрашивают, что и как.

— Какие цели, перспективы у тренера Полины Шелепень?
— Если брать просто группу в плане составления тренировок, то я готова. Но в моральном плане будет сложно, мне уже довелось столкнуться с тем, что я вела региональных детей два года, а потом они резко ушли от меня к более хорошему тренеру. Для меня это было больно.
Я подумала, что когда у меня будет своя группа, то это нормально, что спортсмены будут уходить. Но у меня есть проблема: я очень сильно привязываюсь к детям. Сейчас на подкатках я понимаю, что они могут уйти к более хорошему тренеру, я готовлю их к этому. Но в группе это будет больно и тяжело. Не готова к этому морально. В принципе, просто набрать группу — это несложно. Но как я буду с этим справляться — уже другой вопрос

— У тебя есть мечта как у тренера?
— Мне хотелось бы быть просто хорошим тренером. Не одного конкретного спортсмена, а доводить многих фигуристов до высокого уровня.
— Может, выиграть что-то?
— Ну, выиграют, и хорошо.
— То есть ты не ставишь себе цель, например, воспитать олимпийского чемпиона?
— Мне в детстве тоже навязывали: «Ты должна выиграть Олимпиаду». И я во всех интервью говорила, что хочу стать олимпийской чемпионкой. А с возрастом это как-то улетучилось, появилось желание просто всем запомниться в хорошем плане, что была такая фигуристка, что она прыгала, красиво каталась.

— И сколько у тебя длился роман с четверными? Много ли пыталась?
— Нет. Тогда то, что я прыгала в своем возрасте, считалось «вау». Выучить все тройные и каскады 3-3 в десять лет было очень круто, поэтому каких-то мыслей побыстрее выучить квад не было. Я как раз тогда еще попробовала, потом пару раз мы пробовали у себя на тренировках, и еще один раз я пробовала, когда мне было 14, я была в лютой, в очень хорошей форме. Падала с чистого прыжка, точно помню. Но это было перед моим первым финалом Гран-при, мы решили не рисковать. Потом начался переходный возраст, я сильно росла, у меня болели колени, спина. Было не до четверных, было до здоровья.

— Цитата Этери Георгиевны из интервью 2011 года: «Полина довольно тяжело переносит роль лидера, ей комфортнее, если есть за кем тянуться. Два года назад, когда мы повезли ее на юниорский финал Гран-при, все считали, что она выиграет, а она осталась второй. В том году была пятой. Сейчас, когда на первые роли вышла Липницкая, Полина успокоилась и стала кататься гораздо лучше».
— Возможно, я стала спокойнее потому, что от меня не ждали и не требовали столько, сколько ждали и требовали раньше. С этим соглашусь, роль лидера сложная. Все ставки в группе сделаны на меня, тренер вкладывает в меня. И ты не хочешь это не оправдать. Каждый мой провал был для меня тяжелым. Не то, чтобы я что-то не выиграла, я подвела тренера, подвела родителей. Когда появилась Юля, я понимала, что, если я где-то не смогу, сможет она. И так тренеру будет проще. И я действительно успокоилась.

— Ты чувствовала, как Юле было тяжело из-за свалившейся популярности?
— Да, мы с ней переписывались. Не в сам олимпийский цикл (понимала, что ей вообще не до меня), а после, когда, как мне казалось, все уже подутихло. Когда встретились, я почувствовала, как ей тяжело.
Она говорила: «Полин, я даже не могу выйти в магазин, потому что меня везде атакуют камеры, мое личное пространство постоянно нарушают». Видела, как она устала от всего этого. Она не такой человек, который будет все время мелькать в рекламах. Видела, как тяжело ей это давалось. Сейчас, мне кажется, у нее такой момент наслаждения, когда все вроде как подутихло и она спокойно живет.

— Что подтолкнуло тебя к уходу от Тутберидзе?
— Это копилось достаточно долго. Были обиды, даже хотела уйти в середине сезона. Мы с Этери Георгиевной поругались, нас позвал директор, сказал по очереди говорить, что нам не нравится; мы должны были прийти к какому-то выводу, решить этот вопрос. Помню, что мы обе просидели молча, ничего не говорили.
Я-то, понятно, слова сказать не могу, и Этери Георгиевна тоже не стала что-то раскритиковывать. Это было перед первенством России в Новогорске. Директор сказал, мол, раз такая ситуация, вы сейчас успокаиваетесь, начинаете работать, полноценно стараетесь, и если на первенстве России это дает результат, то вы продолжаете работать. Если нет — расходитесь. Тогда я выдала два идеально чистых проката, отобралась на юниорский мир, и мне казалось, что все налаживается.
Съездила на мир, выиграла Спартакиаду и вроде как вздохнула, что мы все решили. Потом мы поехали на сборы, и там опять начались ссоры и ругань. Я почувствовала, что тренер не видит во мне интереса. Меня обижало просто все, я постоянно плакала. Помню, что в какой-то момент я сказала, что я больше не хочу. Написала маме и уехала. Разговоры не помогали, ничего уже не помогало, и мне не хотелось продолжать. Хотела бросить спорт, но мама настояла не уходить. Ведь я столько лет катаюсь, и у меня должно было быть два взрослых этапа, которых я очень усердно добивалась.

— После того, как ты уехала, ты пыталась вернуться в Новогорск, чтобы попрощаться?
— Да, но… Честно скажу, я вообще не хотела возвращаться, потому что у меня тоже были очень сильные обиды. Когда я пришла в ЦСКА, Татьяна Анатольевна Тарасова сказала, чтобы я не приходила на тренировки, пока не попрощаюсь нормально. Мы с мамой собрались, купили цветы. Я приезжаю в Новогорск. Так как это закрытая территория, туда не всегда просто попасть. Я спокойно прохожу, называю фамилию, и мне сказали: вы здесь уже не живете, поэтому не можете пройти. Я говорю, что мне просто отдать цветы. Мне отказали, но предложили передать букет. Я написала записку. Ее с цветами передали Этери Георгиевне. Она написала «спасибо». И с этого момента мы больше не виделись.

— В 2018 году ты написала под фотографией из «Хрустального»: «Не была тут шесть лет. Это было нелегко. А еще сложнее признать свои ошибки и извиниться. Я думаю, многие догадаются, о чем речь».
— История была такая. Позвонила Анна Владимировна Царева, которая работает в «Самбо-70», и предложила поработать с ней. Я не могла, конечно, пройти мимо Этери Георгиевны незамеченной. Она старший тренер теперь не только там, но и во всем нашем фигурном катании. В любом случае нужно было подойти и поговорить, а мы с той ситуации в Новогорске ни разу не виделись. Здоровались на прокатах, да. Но на этом все, мы не разговаривали.
Я дождалась ее после ее тренировки, мы поговорили, я извинилась, мне тоже кое-что сказали. Сложность была, наверное, в том, чтобы подойти и признать свои ошибки.
— После того, как ты извинилась, тебе сказали, как я понимаю, некоторые не очень хорошие вещи?
— Да, высказали некоторые свои обиды.